Кстати, исследования моего времени, этих же мест с костями, поставили перед археологами еще более сложные вопросы, так как кроме костей животных раскопали еще и кости человека, практически идентичного современному виду. Вместе останками раскопали древние орудиями труда, охоты и обеда. Вроде, ничего особенного — обычная стоянка древнего человека. Вот только возник один нюанс. Совместными исследователями разных стран эти древние стоянки датировали возрастом 45 тысяч лет. Но тогда считалось, что человек современного вида появился на земле не позднее 45 тысяч лет назад, да еще и в Европе. А тут уже многочисленные, развитые, стойбища под Воронежем. Нестыковка вышла. Пришлось пересматривать возраст человечества.
Впрочем, надеюсь, что до раскопок Петербурга дело не дойдет в обозримом будущем, так что, потомки смогут оценить наши труды, вложенные в каналы и коммуникации лично.
Лето, своим чередом, шло к осени. Петр решал глобальные вопросы за границей, а на мою долю пришлись мелкие, но интересные, проблемки. Испытывали буксир, потом драгу, потом все это чинили, снова испытывали. Ижору лихорадило, кадров на завод не хватало катастрофически. Людей много, а кадров нет.
Повесил на Таю запуск школ в рабочих поселках и при Ижорском заводе — у Таи связей, в этой области, едва ли не больше, чем у меня. Заложили строительство еще трех буксиров и одной драги — больше просто деталей из Вавчуга не привезли.
Вот в таком танце, сопровождаемом поругиванием, и дождались возвращения свадебного кортежа осенью 1705 года. После чего можно было считать открытой светскую жизнь Петербурга.
Сказать по совести — этой жизни практически и не видел. С момента, как в Неву влетел и отшвартовался, у быков будущего моста, клипер сопровождения кортежа — у меня начались горячие деньки. Мастеров приходилось чуть ли не пинками выгонять из дворца — у них вечные «последние штрихи» были недоделаны. Даже самому стало интересно, что будет, если оставить эти две сотни мастеров и пять сотен их подмастерьев еще на пару месяцев «доделывать» дворец — но в этом году мы уже исчерпали ресурс времени. Обещал, что все не доделанное будем наверстывать зимой и следующим летом, хотя дворец уже выглядел не хуже Эрмитажа, только что картин гораздо меньше, и запах олифы стоял густой.
Собор не уступал дворцу внутренним убранством, хотя снаружи колоннаде недоставало половины колонн. Роспись собора, также, не закончили, несмотря на то, что живописцы били все рекорды и покрывали до шести квадратных метров поверхности росписями в сутки. Святые отцы, обживающие собор, жаловались, что иконостас пока в один ряд, колоколов нет, … этого не хватает, того недостает — все как обычно. Но у церковников в глазах отчетливо читалась радость котов, дорвавшихся до погреба со сметаной. Значит, не все так уж и плохо, как они описывают.
С Сенатом и Штабом дела обстояли похуже. Фасады, обращенные на площадь, мы им отполировали, а вот с обратной стороны даже леса еще не сняли. Леса приказал просто затянуть парусиной, и расписать ее видом стен. Внутри центров военной и светской жизни отделочные работы сделали процентов на шестьдесят, но сделанное — впечатляло.
Теперь нужно было только подчеркнуть достоинства отделки, запустив во все здания уборщиц, отполировав навощенный, наборный, паркет и заправив многочисленные кровати дорогущим бельем, привезенным ганзейцами.
На этом моменте понял свою очередную ошибку — слуг во дворце не имелось. Точнее, были специалисты по обслуживанию коммуникаций, старательно мною натасканные. Даже поварихи были, что мастеров кормили. Вот только, вспоминая опыт лимузина, всего этого явно было недостаточно — а где главный чесатель пятки и шнуровальщица корсета? Ну, пусть не шнуровальщица, а застегивальщица лифчика, так как в моду он уже вошел довольно широко. Без разницы. Дворец к приему высоких гостей был не готов.
Благо, пришедший с птицей сигнал от Петра, означал — «свистать всех наверх». Когда этот сигнал дойдет до Москвы, сюда прибудет не менее шести тысяч человек, в том числе часть прислуга из Преображенского, сопровождающая сестру государя. Думаю, слуг для дворца подберем.
Последние дни подготовки встречи были ужасны. Большую часть строителей Петербурга переселяли на Ижору, освободившиеся дома и бараки подготавливались к приему гостей, завозились подводы продовольствия, да еще подыскивались свободные склады под все это. Даже некоторые мастерские архитекторов задействовали под склады.
Прибывающие толпы гостей принимались немедленно разминаться и готовить себя к празднику. Хорошо, хоть вино свое привозили и прислугу — а то конец света наступил бы раньше времени. И так пришлось поднимать весь Двинский полк, закрывая дворцовую площадь пикетами и покрывая город, вместе с полевыми лагерями, стихийно возникающими на местах будущих дворянских домов, частой сетью патрулей. Позже подошел семеновский, и часть преображенского полка — стало полегче, с наведением порядка. Но обстановка оставалась тяжелой и взрывоопасной.
Чувствовал себя дежурным по сортиру, при переевшем слабительного полке.
К моменту прибытия свадебного кортежа у меня ныло все. Болела рана, скрипела спина, гудели ноги, и стонал мозг, исклеванный тысячами требующего своего бояр с их семействами. Больше всего хотелось встать на мостик Духа и пройтись шрапнелью по некоторым скоплениям этих питекантропов. Не понимает тут народ доброго отношения. Но Духа рядом не имелось. Приходилось давить отсутствующим авторитетом, ссылками на государя, и десятком морпехов сопровождения.