Петербург - Страница 245

245

Набивал трубку, провожая взглядом удаляющиеся темные тени отправленных обратно в крепость свеев. Полчаса. Ждем коменданта и похоронную команду из крепости.

Придет. Обязательно придет — не принято тут своих павших солдат бросать, если есть шанс их похоронить по-человечески.

Вытянул левую ногу из стремени, изобразив половину позы лотоса на седле. То ли мне лошадь такая упитанная досталась, то ли отвык — но от этого «шпагата на бочке» у меня уже все мышцы ноют. Где этот комендант? Вторую трубку набиваю.

Дождались. Из крепости, шагом, выехала небольшая колонна, человек в десять. Занял подобающую позу, хотя, уже так стемнело, что можно было и не утруждаться. За нашими спинами выстраивались драгуны авангарда. Звякало железо, фыркали лошади.

Ждал разговора с волнением. Ну не может же мне постоянно не везти с крепостями. Ведь именно сюда должны были уйти солдаты из Дюнамюнде, когда мы их отпустили. Именно этому коменданту они должны были первому рассказать о поражении крепости в устье, перед тем, как он их переправил через Двину в Ригу. Может, даже, часть отпущенных солдат смотрят, прямо сейчас, на нас со стен осажденной крепости.

Представились. В сумерках лиц было почти не различить, вот только показалось, что помощником на переговорах у коменданта был знакомый, по Дюнемюнде, офицер. Значит, отпущенные свеи, все же, сюда дошли.

— Генерал, крепость Дюнемюнде пала за один час штурма двумя сотнями морских пехотинцев. Река блокирована нашим флотом. Под стенами вверенной вам крепости встали два полка русской морской пехоты. Предлагаю вам почетную сдачу крепости… До 9 часов утра вы можете покинуть ее стены с флагами и оружием. Без пушек. После девяти часов утра река будет закрыта для переправы, а гарнизон крепости уничтожен.

Ждал перевода. Все повторяется. Уже даже злости не было. Просто, как набивший оскомину эпиграф, перед очередной главой. Как приветственные жесты шпагой, перед злым звоном клинков.

Перевод затих. Помолчали. Даже духом воспрянул, не услышав привычного набора «…будем тут стоять насмерть».

Стукнул лошадь пятками, выезжая из нашей линии, и натянул поводья, практически упершись мордой лошади в линию свеев. Копытным было плевать на наши разборки, они пофыркали друг на друга, обнюхивая и приглядываясь, тряся большими и умными, в отличие от их наездников, головами. За мной из строя выехали толмач и полковник.

— Генерал, вам не удержать крепость. Не будет славы. Будет бойня. Спросите у солдат, что к вам пришли от устья. У вас даже рва нет почти. Полчаса, генерал, и в крепости не останется ни одной живой души. Второго предложения не будет. И пощады больше не будет. Сохраните людей для защиты Риги, генерал.

Дождался перевода, кивнул коменданту и потянул левый повод, оттягивая в сторону голову лошади, заинтересовавшейся своими соплеменниками напротив. Хорошо лошадям, они не делят себя на русских и свеев. Комендант так и не ответил ничего. И это обнадеживало. По крайней мере, возвращался в лагерь, светящийся звездочками костров, с зародышем надежды в душе.

Утром стоял на берегу Двины. За рекой просыпалась Рига. Звонили колокола, мелькали точки людей. Слева, ниже по течению, среди рваных клоков тонкого тумана, устраивался на якорях, вне зоны поражения крепостей, Гонец.

Кости брошены на зелень сукна жизни, и теперь неотвратимо катятся, с характерным стуком, отмеряя последние мгновения, перед тем, как остановится, и показать на своих гранях — что нам выпало.

Замерз. И лошадь у меня замерзла, судя по волнам дрожи, прокатывающимся по ее шкуре. Прижался к лошадиной шее, глядя, как на Гонце расчехляют башни… И ничего не изменить.

Отъезжал шагом от берега, к паре морпехов, ожидающей чуть в стороне. Время истекало. На передовые позиции выкатили полковые пушки, и теперь на сошниках сидели пушкари, переговариваясь и выглядывая периодически из-за орудийных щитов. Двойной линией шевелились пехотинцы, передавая что-то друг другу и подзуживая молодых. В отдалении гарцевали в седлах драгуны.

Ехал вдоль линии полков — при моем приближении разговоры стихали, а за спиной взрывались с новой силой. Надо бы речь, да не ведаю, что сказать. Остановил лошадь недалеко от центра линий. Привстал на стременах, оглядывая чуть неровные строчки строя.

— Морпехи! Верю в вас! Делайте что должно! С нами наш государь, наша вера, и наш флаг! И нет силы, что нас одолеет!

Ехал к драгунам под нестройные перекаты «Виват!». Солнце поднималось, отсчитывая последние минуты. На Гонце уже, наверное, загоняют снаряды в стволы. А в тылу дымят полковые кухни, готовя обед, совмещенный с завтраком, которого у полка не было. Не ходят сытыми в атаку. Вредно это для желудка.

Подъехав к драгунам, забрал отложенную для меня абордажную кошку с бухтой троса. Окинул взглядом ближайшие, напряженные в ожидании боя, лица. Усмехнулся.

— Не дрейфить, пехота! — усмехнулся еще шире, на округляющиеся от обиды глаза — Повторю! Помните главное — как корабли гвоздить крепость начнут — берем разгон, да под стены парами скачем. Под стеной один стену выцеливает, второй на седло ногами вскакивает да кошку закидывает. Там высоты то всего метра три! С лошади и запрыгнуть можно! Главное, на стене закрепится, да веревки висеть оставить. За нами пехота подойдет. И, считай, все. Даже испугаться не успеете. Кто забудет что делать — отправлю еще на два года учиться. Все поняли? … Спрашиваю! ВСЕ ПОНЯЛИ!? … Вот! Другое дело… Товсь!

На наших позициях засуетились. Вдоль рядов пехоты побежали офицеры, пушкари слезли с сошек и присели за щитами пушек. Рябь всколыхнула полк, и затихла. Ждали первый выстрел с корабля. Время вышло.

245