Петербург - Страница 22

А шелковые хотел из нескольких соображений, в том числе и как первое средство при ранениях. Вот только торговец шелком совсем озверел — плохо, когда о благосостоянии покупателя хорошо известно продавцу. Стал задумываться о льняных платках.

В мастерских кожевенников завис надолго — обсуждали кожаные гидрокостюмы, и маски с круглыми стекляшками глаз. У меня хорошо отработана технология выпиливания из стекла кружков для линз. Потом еще и торговались до одури — эти тоже посчитали меня Рокфеллером. Посему, придя к знакомому мне мастеру-обувщику выложил ему в лоб, что надо и сколько готов буду платить. Нужны были ласты, а платить за них буду как за берцы. Не тут то было, начались стоны, что китовый ус ноне дорог, заказ не профильный и так далее. Угу. Будто не в поморье живем. Обещал лишить его мастерскую всех заказов на берцы. Да, шантажист — а с этими жуками по иному не получается.

Вернувшись на стрелецкий двор, от которого теперь осталось одно название и наполненность семеновским полком, получил приглашение на аудиенцию к архиепископу. Опять останусь голодный, с его то разносолами.

Афанасий высказывал озабоченность. Высказывал долго и со вкусом, мне даже стало стыдно, что половину прослушал банально задремав. Хорошо, что научился дремать с открытыми глазами, и еще поддакивая, если в забортном шуме речей возникали паузы. Хотя, у архиепископа обычный комплекс наседки. Настоял на своих предыдущих решениях — всю школу, в том числе и юнг, отправляем через месяц в Белое море.

Расстались недовольные друг другом. Афанасий, понятно почему, а мне хотелось выспаться и чем ни будь заесть голодное бурчание желудка, после этой аудиенции. Еще надо будет продумать речи при завтрашнем разносе в школе. Они у меня научаться любить Родину и ходить строем. По хорошему, еще надо пару лекций прочитать. Но буду уже смотреть на месте, как с разносом уложусь. Заколдованной оказалась и дверь в казарму стрельцов. До нее мне так же не удавалось добраться. На этот раз озабоченность решил выразить полуполковник. И он, судя по неторопливости, и тяжеловесности высказываний был сыт и вполне выспался.

Ощутил себя настоящим подвижником — то есть злым, голодным и не выспавшимся, однако, продолжающем стоять на своем.

От полуполковника вышел уже под холодное, звездное небо. Жизнь в Холмогорах замирала намного раньше, чем в Вавчуге. И дополнительным освещением тут не баловались. Ночь разгоняли лишь одинокие, и редкие огоньки в окнах — из которых самым ярким можно было считать свечение углей моей трубки. Спать уже не хотелось. Хотелось делать гадости.

Пошел к школе, провожаемый остервенелым лаем собак. Школа сладко спала, переваривая впечатления от очередного дня и сытный ужин. Дневальный по штабу присутствовал, но нашел его с трудом. С еще большим трудом разбудил. Удержаться, и не пристрелить, кого ни будь, стало соответственно в три раза труднее.

И тут впал в абсолютное спокойствие. Объявил дежурному, что по школе объявляю учебную тревогу и в течении пяти минут жду, исполнения. Игнорировал растерянный вопрос дневального — «А что делать то надо?», развернулся к нему спиной, пошел на плац, демонстративно глядя на часы и сбрасывая с бобышек ремешки застежки кобуры.

В пять минут, безусловно, никто не уложился. Через пять минут только начали заполошно бегать капралы. Полуодетые курсанты кучковались по всему плацу и испуганно косились на мое недовольство, распухающее облаком вокруг флагштока.

Зато через двадцать минут школа умудрилась принять некоторое подобие строя, недостатки которого скрадывала темнота, и теперь не знала, что делать дальше. Мрачной тенью в ночи вышел на середину плаца.

— Плохо. Очень плохо господа курсанты. За то время, пока вы собирались тут — враг, со скоростью в 20 узлов способен дойти от горизонта, после того, как его обнаружат наблюдатели, прямо к вашим теплым койкам. И теперь он разносит бортовыми залпами суда в порту и вам придется бежать на них под ядрами и залпами картечи. Вы понимаете, что своим незнанием только что сгубили наш флот на рейде? И теперь вам нечем ответить противнику, неторопливо выбрасывающему в порту десант! Вы понимаете, что моряки, опоздавшие применить свои знания — просто не нужны! Совсем не нужны! Посему! Вскоре проведу еще несколько тревог, а коль повториться то, что узрел этой ночью — школа будет распущенна, и набраны новые курсанты. Весь состав расформированной школы отправляю на правеж к государю. Это все. Разойтись.

Отошел обратно к флагштоку, ожидая, что ко мне подойдут капралы и поинтересуются, какими, по моему мнению, должны быть действия школы по тревоге. Разочаровался окончательно — все обходили меня десятыми кругами, и считали, по-видимому — что князь просто беситься.

Школа вновь затихла, настороженно поглядывая на меня, по прежнему расхаживающего по плацу, и пытающегося совладать с мыслями пошедшими враздрай. Опять остро чувствовал утекающее время и свою неспособность делиться почкованием на множество, пусть маленьких и забавных, но инструкторов.

Утро застало в штабе. Заночевал в школе, так и не придумав процесс почкования. Утро тут начиналось вне зависимости от восхода солнца и степени высыпания. На заутреню собирались явно быстрее, чем по тревоге. Очередной кирпич в кладку утра, которое добрым не бывает по определению.

К завтраку прибыл архиепископ, явно вызванный кем-то из персонала, видимо планировали от меня им прикрыться. Потер руки в предвкушении. Хотели от меня нескольких вводных лекций? Теперь получите! В том числе и о порядках. А архиепископа попрошу стоять рядом и подтверждать отсутствие ереси.